В четвертой главе первого тома «Капитала» Маркс предлагает различение между «шумливой» сферой потребления и «сокровенными недрами производства», указывая на то, как буржуазная политэкономия, основанная на видимом опыте рыночного обращения, делает невидимой сферу производства [Маркс 1952: 182]. Схожим образом зачастую мы говорим и пишем о реальности с точки зрения потребителей. С одной стороны, это определяется методологическим удобством подобной позиции — пресловутой легкостью доступа в поле, где оказаться в роли «производителя», «трудящегося» или «работника» не просто по многим причинам. С другой стороны, существует более широкая проблема теоретической немоты в отношении труда [Hann 2021: 7–10]. Парадоксальным образом даже в рамках экономической антропологии такие темы, как рынки, торговля и потребление пользовались бо́льшим спросом [Graeber 2011]. В постсоветском же контексте разговор о труде осложняется радикальным разрывом с марксистской традицией [Хумарян, Жихаревич, Коновалов 2020: 16].
В рамках секции мы приглашаем ученых из разных областей социального знания к междисциплинарному диалогу о труде. Мы исходим из перспективы антропологии труда, которая понимается нами не столько как отдельная субдисциплина, во многом связанная с традицией марксистского анализа (англ. anthropology of labor), сколько как теоретическая и методологическая стратегия, позволяющая исследователям обнаружить и теоретизировать различные формы «труда» в собственных «полях». Таким образом, секция задумывается нами не как демонстрация результатов или очерчивание state of the art отдельного направления в рамках дисциплины, но как возможный старт/попытка интенсификации дискуссии о труде и опыте производства сегодня.
Что мы понимаем под «трудом» (англ. labor) и «работой» (англ. work) и каковы теоретические языки, позволяющие нам говорить о труде? Каков опыт трудящихся в глобальном и локальном контекстах? Как различные формы труда (не)встраиваются в процесс создания капиталистической стоимости? Каковы политики признания и валоризации труда и связанные с ними структуры господства? Как труд становится ареной различных форм борьбы и сопротивления? Как этнографически репрезентировать процесс труда,
в котором доминируют «молчаливые» рутины, столь тяжело поддающиеся логоцентричному «насыщенному описанию» [Гирц 2004]? Можем ли мы беспроблемно говорить о человеческом труде и производстве, не беря
в расчет «более-чем-человеческую социальность» [Tsing 2013]?
В то же время мы предлагаем совершить рефлексивный ход и подумать
о том, что такое труд исследователя. Мы проводим «полевую работу», «собираем данные», «обрабатываем материал» и получаем средства
к существованию за «написание текстов». Наш способ говорения об исследованиях насыщен продуктивистскими и экстрактивистскими метафорами, но мы редко думаем об академической работе как о «труде»
и о себе как о «рабочей силе», предпочитая использовать иные формы осмысления собственной деятельности. Мы же полагаем, что размышление
в подобных категориях может пролить свет на то, как сегодня устроен исследовательский труд. Как прекаризация академической работы влияет
на него? Каков опыт трудящегося академического субъекта в условиях временных, финансовых и иных ограничений? Каков труд исследователя
«в поле» и «в кабинете» и как выстраиваются границы между двумя этими формами академической жизни? В какие иные формы труда мы оказываемся вовлечены в процессе полевой работы? Как эмпирически исследовать социальный опыт других рабочих?